Термин «девиантное поведение» я впервые услышала после 30 лет работы в разных школах, в том числе в школе-интернате. До этого дети, которые вели себя как-то не так, назывались «сложными», «трудными». Мне очень нравилось, как называли таких учеников в интернате – «своеобразный ребенок». Так, например, воспитательница 6 класса назвала своего воспитанника, который налил в унитаз бензин и поджег его.

По современным меркам образовательных учреждений все 35 воспитанников моего интернатского класса были детьми с девиантным поведением. У всех были неблагополучные семьи, все приходили из обычных школ потому, что в семьях пили, дрались, детей не кормили и т.д. Поступали они к нам озлобленными, плохо обученными, никому не верили, особенно взрослым. Но никому из воспитателей не приходило в голову считать их какими-то особенными.

Все знали причины нарушений и старались завоевать доверие, создать хотя бы относительно комфортную среду для интеллектуального, психологического и социального развития. Хотя многие воспитатели и учителя интерната в то время не имели высшего педагогического образования, они понимали, что для детей, особенно, для мальчиков, исследовать окружающий мир различными, в том числе и рискованными способами, нормально. Без этого человечество остановится в своем развитии. В большинстве случаев удавалось помочь перерасти этот опасный возраст, направить исследовательский зуд в более конструктивное русло. Многие наши выпускники вполне успешны и благополучны, главный показатель: у них хорошие семьи и здоровые, способные дети.

Собственно, моему поколению с такими детьми было несложно работать потому, что наше детство проходило на улице. Детские сады были немногочисленны, родители работали сутками, и нам приходилось выстраивать свои отношения со сверстниками без помощи взрослых. Не было разделения по социальному признаку и по возрастному тоже. Улица, двор научили нас отстаивать свои права, отвечать за свои поступки, формировали принципы порядочности в отношениях с товарищами.

Во многом этому способствовала детская литература, которую читали все мои ровесники. Гайдар, Катаев, Житков, Носов, Марк Твен, Диккенс – их книги звучали по радио, их обсуждали на Неделе детской книги, их читали на уроках чтения (тогда это не называлось уроками литературы). Поэтому в отношениях с воспитанниками нам было, что предложить им. Мы ходили в «походы» (на самом деле это, конечно были просто пикники на опушке какого-нибудь подмосковного перелеска), играли в лапту, прятки и казаки-разбойники, и все время разговаривали, рассказывали, читали, обсуждали происшедшее или прочитанное.

В 2003 году я приняла участие в своеобразном эксперименте – в обычную общеобразовательную школу перевели учеников школы-интерната для детей с девиантным поведением. Собственно, перевод этот был произведен для того, чтобы освободить землю, на которой находился этот интернат. Вследствие этого решения дети, которые были направлены туда потому, что находиться в своих семьях им было противопоказано, в эти семьи опять вернулись. Их направили учиться в школу, расположенную довольно далеко от дома.

Задачи, с которыми мы столкнулись тогда, казались неразрешимыми. Но и в этом случае оправдало себя отношение к этим детям как к нормальным вменяемым людям, к разуму которых можно и нужно обращаться. Это была очень интересная и плодотворная работа, и она была бы еще плодотворнее, если бы не бесконечные отчеты, которые отнимали большую часть сил и времени. Сейчас в Москве создано в каждом округе по школе для детей с девиантным поведением, и в них на каждого ученика приходится по 1,5 взрослых. Количество мест в этих школах ограничено, потому что классы маленькие, и попадают в эти школы дети сильно педагогически запущенные. Но работники этих школ столько времени и сил тратят на составление разных подробных бумаг, что на детей не остается ни сил, ни времени. Любая живая инициатива (а дети особенно ценят во взрослом неожиданные решения и неординарные реакции) чревата серьезным административным взысканием. Чиновники от образования и социальной защиты построили высокий непреодолимый забор из инструкций и постановлений между педагогами и детьми. А какие инструкции могут предвидеть все ситуации такой штучной индивидуальной работы?

Мы чем дальше, тем больше заражаемся от западных стран, особенно от США, страхом перед нашими детьми и пытаемся загнать их в прокрустово ложе представлений американских психологов о норме. Я не буду здесь сравнивать исторически сложившиеся социальные нормы. Достаточно сказать, что они очень разные. Кстати, именно те, кого сегодня признали бы абсолютно девиантной личностью, сделали Америку великой державой.

Один из самых тревожных признаков неблагополучия – растущая агрессивность подростков. Избиения сверстников, стариков, мигрантов, записи которых появляются в интернете, ужасают своей жестокостью. Об этом много пишут и говорят, ищут причины в показах соответствующих фильмов, компьютерных играх, аморальных сайтах.

А я вспоминаю один эксперимент в детских садах. В конце 70 годов прошлого века решили, опять-таки по образу и подобию Запада, запретить в детских садах милитаристские игрушки, чтобы воспитывать пацифистов с младенчества. Эксперимент пришлось свернуть из-за дикой вспышки агрессии в этих садах. Дети, особенно мальчики, не находя выхода биологически естественной агрессии в военных играх, стали бить друг друга мирными игрушками – деревянными кубиками, машинками, книжками. Самонадеянная попытка изменить человеческую природу потерпела поражение. Насколько мне известно, сейчас в детских садах и кубики легкие пластиковые и машинкой сильно не ударишь, возможно, скоро там и стены будут оббивать матрасами, как в палатах буйных сумасшедших. Не думаю, что это как-то поможет решить проблему девиантности и агрессивности, скорее, наоборот.

Попытки регламентировать каждый шаг ребенка приводят к инфантильности и абсолютной безответственности. Это бросается в глаза, когда видишь рядом детей, которым родители предоставляют какую-то разумную свободу, и детей, которых водят за руку до 11 – 12 лет, «потому, что он (она) не доросли до самостоятельности». Вот именно последние чаще склонны к проявлениям агрессии, воровству, вандализму. Они, видимо, подсознательно ощущают унизительность такого к себе отношения и мстят за него в тех формах, в каких могут.

К сожалению, такие родители уверены, что они действуют в интересах ребенка, ведь они ограждают его от опасностей, глупостей, ошибок. На самом деле куда труднее взять на себя ответственность за самостоятельность ребенка, волноваться, боятся, но не подменять воспитание мелочной опекой. Да, будут ссадины и слезы, будут всякие неприятные выходки и гадкие слова и интонации, принесенные с улицы. Будут, возможно, периоды отчаяния, придется признавать и свою слабость, и иногда непонимание ситуации. Будет очень трудно.

Но, если вам дорог ребенок, а не собственное спокойствие и собственные амбиции, вы отпустите его руку и разрешите ему познавать мир самостоятельно. Очень трудно работать с «запеленутыми» детьми. Самое точное определение им дала одна наша сотрудница. Она называла их «дети из чулана». Отрыв их от «пуповины» мучителен для родителей. Это сравнимо с отрывом от груди. Тяжело и матери и ребенку, но необходимо. Лучше всего отправлять детей в походы или поездки сначала на несколько дней, а потом и на несколько недель без родителей. Конечно, руководители этих мероприятий должны быть абсолютно надежными и порядочными людьми, но ребенок должен сам приспосабливаться к коллективу сверстников, учиться дружить, помогать, не подводить других людей.

Современная застройка больших городов тоже играет не последнюю роль в изменении поведенческих стереотипов подростков. Известно, что кочевые племена, жившие на плоских открытых пространствах, были более агрессивны и нетерпимы, чем племена, обитающие в лесах, в местах, где были естественные укрытия, где можно было уклониться от столкновений. Теперешняя застройка лишает людей дворов. Наши дети растут на продуваемых всеми ветрами пространствах между огромными «термитниками». Это «ничье» пространство рождает или агрессию, или страх. Страх у тех детей, которых не выпускают на улицу и держат в тесных квартирах, классах, аудиториях, агрессию у тех, для кого дом и школа не убежище, а враждебная территория. Понятие «ребята нашего двора» исчезло. Происходит разделение и поляризация детского и подросткового социума. На одном полюсе – «ботаны» дрожащие от одного слова улица, воспринимающие взрослых, как единственную защиту от всяких опасностей, на другом – «гопники», для которых взрослые - это враждебная сила. «Ботаны» в общении с «гопниками» камуфлируют свой страх презрением, «гопники» при каждом удобном случае унижают «ботанов» запугивая, при случае, избивая и обирая. Мы стремительно приближаемся к положению, при котором в наших школах, как в государственных школах Америки, придется на каждом этаже ставить милицейский пост (там, кстати, это не очень помогает).

Сейчас общество ведет себя по отношению к детям, как человек с повышенной тревожностью. Не умея выбрать разумный компромисс между контролем и доверием, боясь ответственности за собственные решения, мы пытаемся ввести сложнейшие процессы взросления, возмужания, развития в убогие, узкие рамки нормы. Причем, не умея сами эту норму выработать, обращаемся к авторитетам, которые уверенно лгут, что их методы приводят к прекрасным результатам.



В прекрасной книге Р. Дольника «Непослушное дитя биосферы» многое из того, что нам кажется неправильным в поведении подростков, объясняется причинами, лежащими в биологической сущности человека. Даже возраст, который любой опытный педагог может назвать по аналогии с авиацией «точкой невозврата» - 14 лет – имеет очень понятное и убедительное объяснение. В этом возрасте человек должен был уходить из семьи и создавать собственную, чтобы успеть родить достаточное количество детей до достижения возраста средней продолжительности жизни в те времена. И противная для нас подростковая музыка служит тем же биологическим задачам, и многое другое. К сожалению, биологическая суть человека не успевает за социальными изменениями, а дети ближе к предкам, чем взрослые.

Между прочим, оказалось полезным знакомить с этой книгой самих подростков. Понимание того, что и почему с ними происходит, помогает им адекватно оценивать и собственное поведение, и отношение к нему взрослых.

Советская система, которую сейчас так навязчиво превозносят, отличалась как раз очень высокой степенью бюрократизации жизни. «Думаем одно, говорим другое, делаем третье» - принцип комсомольских вожаков, открыто ими признаваемый уже в 70 годы прошлого века. Для руководителей всех ведомств важно было не то, что происходит на самом деле, а то, что написано в отчетных документах. Мы по бумаготворчеству оставили советских бюрократов далеко позади. Если раньше в школах был директор и два завуча, теперь по десятку заместителей директора, причем освобожденных от педагогической деятельности. Они только составляют отчеты. Кажется, что достигнута мечта чеховского Беликова – школа превращается в технологичную машину по производству правильных отчетов. Все меньше и меньше учителей и воспитателей, готовых взять на себя ответственность за отступление от программы ради важного разговора с классом, становится невозможным доверительный разговор с учеником или его родителями, потому что каждое слово (не по инструкции) – состав преступления.

Вот и получается, что причины девиантности множатся, проявления ее усиливаются, а реальные средства предупреждения и коррекции неудобны чиновникам, потому что не поддаются механическому учету.

Есть и другая сторона этой проблемы. Когда-то, в начале своей школьной практики я столкнулась с тем, что ребята, которые мне нравились, с которыми было интересно работать, вызывали у некоторых моих коллег явную неприязнь. Уже много позже я поняла, какое качество этих моих учеников так раздражало многих педагогов. Это качество называется «чувство собственного достоинства». Зачастую оно воспринималось как вызов или высокомерие и считалось недопустимым для подчиненного, каковым считался ученик. Но все-таки не все учителя так считали. И детей с чувством собственного достоинства не называли девиантными.

Сейчас в педагогических инструкциях от начальства и слов таких не найдешь - «порядочность», «достоинство», «свое мнение», как будто это ненормативная лексика. Да и правда, эти понятия не технологизируются, и денег из бюджета на такие непонятные вещи не попросишь. Другая сторона – задачи (реальные, а не декларируемые) ставятся такие же, как 80 лет назад, идеальный для власти ребенок – тот же Павлик Морозов. А сказать это вслух – пока не время, видимо. Вот и придумывают про высокоактивных, креативных, просто с врожденным достоинством ребятишек разные «девиантности», чтобы нагнуть их и выхолостить, постричь под павликморозовых.

Когда мы ругаем чиновников-управленцев за то, что они плохо, на наш взгляд, работают, мы забываем, что оценка работы у нас с ними разная. Мы все хотим, чтобы наша жизнь становилась разумнее, комфортнее, а чиновник хочет жить спокойно, то есть так, чтобы ни за что не отвечать. Поэтому чиновники придумывают правила игры, при которых любое нарушение их безмятежности рассматривается, как опасность. Это, наверное, правильно для чиновника. Вся властная вертикаль основана на принципе «не гони волну», а не то тебя будут долго и нудно проверять, могут вынести взыскание, а то и задержать повышение по служебной лестнице. И в целях негонения волны попытки сотрудничать с детьми, уважать их, предоставлять им право выбора преподносятся как опасность для нас и наших детей. Преподносится убедительно, с привлечением мнения известных психологов, врачей и прочих уважаемых людей. И мы становимся заложниками придуманных в тиши кабинетов правил и схем, равно далеких от живых детей, от реальных обстоятельств да и просто от биологических и психологических законов, по которым живет человеческая популяция.

Хотелось бы закончить на оптимистической ноте. Есть молодые учителя, которые любят свою работу и готовы разумно подходить к «административному восторгу» начальства.

Скоро придут в школы дети тех, кто родился в конце 80 годов и воспитан в принципах педагогики сотрудничества. Недостатки жесткого администрирования образования становятся очевидны все большему числу наших граждан. Может быть мы успеем еще увидеть разворот к нормальной школьной жизни, о которой мечтали все хорошие учителя, начиная с времен чеховского «Человека в футляре».



© Н. Н. Иващенко, 2016

К списку статей