Педагогическая работа с детьми-сиротами, по крайней мере, та, с результатами которой мне приходилось, так или иначе, сталкиваться, больше всего напоминает мне известный анекдот, в котором персонаж не знает, умеет ли он играть на скрипке, потому что не пробовал.

К счастью, это не значит, что все или даже многие работают плохо. Доброта, психологическое чутье, умение держать удар и искреннее желание помочь ребенку превозмогают неподготовленность и невежество. К сожалению, такие дети попадают в нормальные условия вне зависимости от бесконечных деклараций о создании специальных программ помощи этим детям и множества комиссий, проверяющих условия жизни этих детей в приютах, интернатах и приемных семьях.

Большинство детей-сирот, которые учатся в нашей школе, были приняты в семьи так, как берут в дом брошенных щенков и котят. У многих из них живы родители, некоторые не знают, живы родители или нет. Двух мальчиков их приемная мама буквально подобрала на рынке, когда поняла, что они погибнут, если останутся на улице. Сейчас она оформила их статус официально, но в тот момент, когда вела их к себе домой, она меньше всего думала, о том, что поступает на очень непростую и требующую серьезной профессиональной подготовки работу социального педагога. Мальчикам повезло - природный педагогический талант, желание и умение учиться, здравый подход к возникающим сложностям и очень редкое везенье - полная поддержка мужа в вопросах семейной педагогики - все вместе сложилось в прекрасную возможность обрести нормальную жизнь.

Эта семья не исключение. Многие читали о семье Быховых - трое их детей учатся у нас. Разумное отношение к особенностям каждого ребенка, оптимизм и жизнелюбие Алексея Ивановича и Натальи Александровны, многолетний опыт работы с детьми и, как результат, веселые, приветливые дети, ответственное отношение к учебе, адекватность восприятия мира и себя в мире. Такие же дети у Людмилы Васильевны Демьянчик.

Можно исписать сотни страниц о том подвиге, который ежедневно совершают эти люди, спасая своих приемных детей от духовной и физической гибели, помогая им найти свое место в жизни. Но далеко не все хорошие люди, искренно желающие добра своим воспитанникам, обладают таким педагогическим даром и такой нечеловеческой выносливостью. А ведь именно большинство и не обладает, потому что качества эти, да еще в их сочетании эксклюзивные. И большая часть детей оказывается под попечительством людей не очень готовых к тем испытаниям, которые ожидают их на тернистой тропе воспитания чужих детей.

Представьте себе, вы взяли ребенка, окружили его теплом и заботой, а он ворует, неопрятен, говорит противным голосом, ленится. Вы читали кое-какие книжки и не начинаете сразу ругать или наказывать. Вы сначала доброжелательно и спокойно объясняете, потом ведете долгие беседы, как вам кажется, доверительные и убедительные, а они не действуют. Да ко всем прелестям перечисленным прибавляется вранье, часто глупое, бессмысленное. Да и та бесконечная благодарность за приют и тепло, кажется, ослабела и маленький приемыш уже считает все, что вы ему даете, само собой разумеющимися благами. Ей-богу, очень трудно оставаться любящим и добрым. А когда вы взяли нескольких таких детей? А они все разные и каждый по-своему создает вам проблемы.

Справедливости ради должна заметить, что родные дети часто ничуть не легче, а, бывает, и противнее. Более того, жизнь ребенка в родной, с виду благополучной семье, не всегда счастлива. Но это тема отдельного разговора.

Поговорка про добрые намерения, которыми вымощена дорога в ад, к сожалению, часто вспоминается в связи с участием в судьбах сирот. Например, психологи, одержимые идеей воспитания сирот на природе, отдали четверых детей в семью, которая согласилась вместе с этими четырьмя и с тремя своими уехать в деревню. Им купили дом, устроили их на работу: живи - не хочу. Они и не захотели. Через какое-то время выяснилось, что родители в основном отдыхают и веселятся, а дети, все семеро, не ходят в школу и на жизнь зарабатывают, помогая соседским старушкам на огородах. Детей не сразу забрали, приемных родителей долго увещевали и наставляли, находили для них материальные средства, чтобы стимулировать их к трудовой и воспитательской деятельности, но один из приемных детей поставил точку в этой пьесе абсурда, спалив их общий деревенский дом. Не знаю о судьбе родных детей этих людей, а приемных вернули в детский дом. Психолог, который занимался их приемной семьей, а сейчас навещает их в детском доме, удивляется, что они никакой благодарности к нему, психологу, не испытывают.

Можно понять тех, кто, будучи не в силах видеть голодного бездомного ребенка, пытается помочь ему, и не видит другой возможности, кроме как поделиться с ним кровом и хлебом. Казалось бы, и государственные структуры должны приветствовать таких людей и всячески им содействовать. В других странах желающих взять на воспитание сироту очень тщательно тестируют, но не запрещают брать ребенка, а долго и тщательно готовят к этой работе. В процессе подготовки, который включает в себя тренинг психической выносливости, умения держать удар неожиданного унижения, готовности к спокойному принятию того, что кажется ненормальным и так далее. Если претендент не выдерживает подготовку, ему объясняют, что в реальном взаимодействии с ребенком могут быть гораздо более серьезные испытания. После этого он или отказывается от своих притязаний, или стискивает зубы и учится выходить с честью из сложных ситуаций, не травмируя ни себя, ни ребенка.

У нас такого нет. Конечно, можно было бы считать тренингом унизительные процедуры оформления и последующие административные хамилки, типа: " Не думайте, что вы родители, вы государственные служащие, вам за эту работу зарплату государство платит". Но при оформлении приемной семьи не учитывается ни здоровье, ни образование, ни состояние нервной системы приемного родителя, Кстати, если у этих людей статус государственного служащего, почему в отношении их не выполняется КЗОТ? У них нет отпусков, их не заменяют во время болезни, им не оплачивают больничный лист, да и брать его бессмысленно. Работа эта круглосуточная, без выходных дней и отгулов. Казалось бы, в таких условиях, как говорится, сам бог велел наладить обязательную диспансеризацию приемных родителей и особенно тщательные обследования у невропатолога и психоневролога. Нелегкая, сама по себе, жизнь, бесконечная борьба с подозрительностью и произволом чиновников на местах (бессмертные бидли Диккенса), зачастую приводят к нервным срывам, которые скрываются из страха, что отнимут детей, отправят их к чужим людям в приют (страх, заметим, вполне обоснованный) - все это и у детей формирует подозрительность, нервозность и усугубляет без того серьезные и непростые проблемы вхождения этих детей в социум.

Представьте себе, что к вам в дом в любое время может придти человек, облеченный правом решать, с кем лучше будет вашему ребенку - с вами или с кем-то другим. Причем решается этот вопрос в зависимости от содержания холодильника, от соответствия пищи, найденной в кастрюлях, требованиям санитарных норм и совсем не принимается во внимание состояние самих детей. Считается, что сам ребенок не может судить, что для него лучше - человек, который пожалел, полюбил именно его, единственного и неповторимого, тот, кому ребенок поверил, к кому прислонился душой, или коллектив педагогов в детском доме, пусть даже очень доброжелательный, пусть очень профессиональный, но чужой.

И вот приходит один или несколько облеченных властью людей, с изумительной точностью определенных Фазилем Искандером как "присматривающие ", и при детях обсуждают вопрос, оставить их здесь в доме, который они уже воспринимают, как свой, или осчастливить переселением в казенное учреждение, где зато есть цветные телевизоры и, допустим, компьютеры.

После нескольких таких визитов можно смело назначать психоневрологическую комиссию и, уже с полным правом, говорить о том, что дети плохо адаптируются, что они невротизированы и, что мама явно не справляется со своими обязанностями. В конце концов, все как-то устраивается. Российских граждан бесцеремонностью управленцев, к счастью, не убьешь. К визитам присматривающих появляется отношение, как к ненастью на улице - неприятно, неудобно, от тебя не зависит, значит нужно смириться и приспособиться. (Существуют несложные психотехники, помогающие относительно легко переносить подобные унизительные ситуации. Например, постараться войти в положение проверяющего по принципу – "он (чаще - она) не виноват, что у него такая работа. Ему самому от этого плохо. Ему скучно жить, у него нет тех радостей, которые дает мне моя работа. Мне жаль его, и я не буду добавлять ему отрицательные эмоции").

Итак, после того, как пройдены первые административные и организационные препятствия, начинается самое трудное - совместная жизнь с ребенком, детские годы которого беспросветны, жизненный опыт может послужить сюжетом для фильма ужасов, здоровье подорвано, психика травмирована. И при этом нужно устраивать его в школу, потому что, только получив нормальное образование, этот ребенок будет защищен от падения в ту же пропасть, из которой вы пытаетесь его вытащить.

Любой мало-мальски опытный учитель знает, как важно состояние нервной системы ребенка для его внимания и работоспособности. Даже у самого благополучного ученика появляются дурацкие ошибки в простой работе, если в семье что-то случилось. Тревожность, неуверенность в стабильности окружающего мира в школе оборачиваются ухудшением памяти и внимания, потерей давно усвоенных навыков, отсутствием интереса к учебе. Сколько раз каждому классному руководителю приходилось объяснять учителям, работающим в его классе, что у этого мальчика (или девочки) родители разводятся, или бабушка тяжело болеет, или начались ссоры в семье. Сколько раз приходилось уговаривать того или иного учителя, чтобы он подождал, не ставил двойку, не записывал в дневник замечание. Как часто неадекватное поведение ученика, невнимание и бестолковость, которые вдруг появились у нормального, хорошего ребенка, бывают обусловлены тем, что его нервная система травмирована какими-то домашними событиями. Сами эти события могут на взрослый взгляд показаться рядовыми, обычными - болезни, ссоры, развод - у кого сейчас этого не бывает. Но в том-то и дело, что для ребенка это крушение мира, на фоне которого школьные оценки и замечания учителей кажутся ему досадными, но совсем неважными. Нотации взрослых на тему важности приобретаемых в школе знаний не только не убеждают, но, наоборот, подтверждают уже возникшее подозрение о лживости и лицемерии взрослых.

Теперь представьте себе состояние нервной системы и ценностные ориентиры ребенка, несколько лет прожившего безо всякой защиты взрослых. Оцените уровень его недоверия к ценностям и требованиям взрослых после того, как сначала родители, потом улица ломали и эксплуатировали его самым жестоким, и, часто, унизительным образом. Подумайте, насколько закомплексован и неуверен в себе ребенок, росший в казенных домах - детском доме, приюте среди нескольких десятков таких же никому не нужных детей. (Конечно, в этих учреждениях бывают самоотверженные, любящие детей воспитатели, но не об этом сейчас речь).

При самом благополучном совпадении обстоятельств к моменту поступления такого ребенка в школу, а именно - хорошие, терпеливые, любящие приемные родители, опытные, доброжелательные, готовые помочь учителя и страстное желание самого ребенка быть хорошим, послушным и внимательным - без специальной и, увы, довольно дорогой работы по адаптации и коррекции все усилия сторон могут оказаться тщетными. Я думаю, именно отсутствие профессионального подхода к вопросу начальной адаптации часто приводит этих детей во вспомогательные школы, а потом к фактической недееспособности.

Приемные дети приходят в школу с целым букетом диагнозов: логопатия, нарушение произвольного внимания, невроз, часто логоневроз, больной желудок, анемия и так далее, продолжать можно до бесконечности. Они чаще всего отстали в учебе от своих сверстников на несколько лет, и начинают учиться в классах, где сидят дети маленькие, в сравнении с ними по возрасту, но при этом более подготовленные и гораздо легче обучаемые. Очень скоро переросток, который не понимает простых вещей, не знает многих общеупотребительных слов, устает через пять минут после начала работы, начинает вызывать сначала тщательно подавляемое, а потом и явное раздражение учителя. Одноклассники, чуткостью превосходящие любой точности приборы, смекают, что появилась возможность на фоне нового ученика выглядеть более умными и хорошими. Проходит еще немного времени, и жизнь приемного ребенка в новой школе становиться беспросветной. Отношения усугубляются привычкой отстаивать свое достоинство средствами уличной шпаны - истеричной грубостью или кулаками. Очень трудно, согласитесь, учителю объяснять своим подопечным, их родителям, учителям других классов, что случай необычный, что ребенок требует специального отношения, что его конфликтность не вина его, а беда. На все эти объяснения обычно следует риторический вопрос: "А почему я должен, а чаще - должна, терпеть хамство, грубость? Почему мои хорошие дети должны страдать от соседства этого негодяя? "

Душеспасительные беседы рано или поздно приводят к упрекам в неблагодарности и заканчиваются чаще всего взаимными оскорблениями. Приемные родители переводят свое чадо в другую школу, где все начинается сначала. Семейный психолог, если он есть у этой семьи, может сделать очень много, но он работает с ребенком, с родителями, а не со школьным окружением ребенка, и поэтому в отношении школы работа его оказывается неэффективной.

Негосударственные школы, которые зачастую изначально работали, как адаптивные, лучше других готовы к приему и обучению детей-сирот. Эта готовность заключается в том, что во всех таких школах маленькие классы, обязательно есть психолог, учителя умеют держать достойную интонацию в отношениях с детьми, а дети, в основном, умеют принимать странности и особенности друг друга без агрессии. (Сформированное в общественном сознании представление о том, что негосударственные школы - это элитные учебные заведения для новых русских, ошибочно. Новые русские в наше время не нуждаются в том, чтобы тратить на образование своих детей свои личные деньги. У них всегда есть возможность устроить свое чадо в престижную бюджетную школу и по своим властным каналам перекачивать в эту школу бюджетные средства. Поэтому контингент учеников негосударственных школ вовсе не общество снобов. А если снобы туда попадают, то довольно быстро от снобизма, по крайней мере, в острой его форме, избавляются, как и от многих других плебейских манер).

Сейчас я могу выделить общие особенности, создающие сложности в обучении детей-сирот. Первое - это, конечно, острое эмоциональное голодание. Этим детям никогда не будет достаточно того внимания, которое они получают. Для работающих с таким ребенком учителей очень важно, с одной стороны, все время удерживать доброжелательный контакт, а с другой стороны, не позволять спекулировать на этой доброжелательности. Нужно все время помнить, что дети, пережившие годы без любви и защиты, чтобы выжить, должны были научиться манипулировать людьми, вызывать жалость, вымогать привилегии. Жизнь учила их не самым лучшим способам борьбы за существование, и долг учителей - объяснять и показывать на примерах, что с добрыми и порядочными людьми ложь и вымогательство дают результат, обратный желаемому. И при этом не в коем случае не раздражаться, всегда раскрывать ситуацию с точки зрения интересов ребенка, начинать разговор с фразы: "Я понимаю, тебе обидно. Я, наверное, тоже обиделся бы, если бы не знал, что…" А дальше попытаться обратиться к лучшим чувствам ребенка, к его доброте, его сочувствию, его объективности. И поразительно, как быстро эти чувства начинают развиваться, с какой радостью ребенок начинает ощущать себя сильнее, счастливее, благополучнее пожилого нездорового взрослого, болезненного бестолкового первачка, нервного, издерганного родителями одноклассника. Чем спокойнее и доброжелательнее будут взрослые, тем скорее ребенок избавится от агрессии и истерии. Чем чаще он будет слышать, какой он хороший, тем скорее окрепнут хорошие качества, а недостатки будут приходить в рамки возрастной нормы. Даже, если учитель уверен, что маленький негодяй нарочно выводит его из терпения (что вполне возможно), ни в коем случае он не должен вслух предполагать злонамеренность. Сосчитать до десяти и придумать, какая хорошая идея могла воплотиться в данный плохой поступок. А дальше обсуждать происшествие с точки зрения неудачного воплощения хороших намерений.

Небольшой пример. Девочка-восьмиклассница на мое предложение пересесть за одну парту с мальчиком, ответила очень грубо и по интонации и по лексике. Что-то вроде: "Ну, вот еще, буду я вам пересаживаться!" Я уже очень давно отвыкла от грубости и непочтительности учеников и в первый момент обомлела. Но, к счастью, прежде чем возмутиться, вспомнила, что девочка, возможно, просто не знает другой формы выражения своей мысли. Я догадалась спросить: "Ты, наверное, хотела попросить меня не сажать тебя на это место, а оставить сидеть там, где ты сидишь сейчас?" И, получив утвердительный ответ, я предложила девочке произнести свою просьбу иначе. Инцидент был исчерпан. После урока я объяснила ей, что такая форма высказывания воспринимается большинством людей, как намеренное оскорбление, и приводит к результату, обратному желаемому. Поэтому, может быть, имеет смысл поучиться разговаривать вежливо.

На самом деле, все то, что сказано выше - азбука правильного бесконфликтного общения с любыми детьми в любой школе. Разница в том, что с детьми благополучными просчеты и промахи чаще всего поправимы, а с детьми, серьезно травмированными, могут оказаться катастрофическими.

К сожалению, даже самое правильное, самое доброе отношение само по себе не поможет там, где необходимо выправлять образовательные пробелы. А они в большинстве случаев огромны и усугубляются полным культурным невежеством и общей неразвитостью. Это недоразвитие мелкой моторики, очень скудный словарный запас, невнятность речи, отрывочные и разрозненные сведения об окружающем мире. И вот тут без помощи дефектолога или психолога-корректора усилия учителей могут оказаться тщетными. Даже занимаясь в классах на два-три года ниже возрастной нормы, без профессиональной поддерживающей корректирующей программы такие дети иногда застревают на каком-то этапе обучения. Иногда только через год ребенок преодолевает свои трудности и может начинать работу в режиме ускоренного достижения возрастной нормы или приближения к ней. Когда физиологическое развитие отстает от возрастной нормы, возможно, не стоит задавать высокие темпы обучения, а лучше не торопясь, не напрягая ослабленного ребенка, учить его с детьми того же физиологического возраста.

Готовность к переходу через класс очень важно определить точно. Задерживать ученика в ситуации комфорта, когда этот комфорт перестал быть развивающим, всегда опасно. Для детей, у которых потеряно очень много времени, это просто преступно, Особенно потому, что для этих детей интеллектуальная деятельность - труд непривычный и непосильно тяжелый, задачи очень трудные, и пауза в этом труде может привести к полному нежеланию в дальнейшем напрягаться всерьез. В то же время нельзя и торопиться. Перегрузка тоже может привести к депрессии и отчаянию. У этих детей достаточно поводов не верить ни во что хорошее, и неверие в свои силы для них губительно. Решение о переводе принимается коллегиально, путем подробного обсуждения этого вопроса всеми взрослыми, которые принимают участие в судьбе ребенка. Это и приемные родители, и психолог, и все учителя и воспитатели школы. Каждый из этих людей видит ребенка под каким-то определенным углом зрения, отличным от других. из всех этих точек зрения складывается общая картина состояния его на данный момент, и, если такой расширенный педагогический совет принимает решение о переводе ребенка в следующий класс, не дожидаясь конца года, то детально разрабатывается программа этого перехода и режим индивидуальных занятий. Например, сложные для данного ученика предметы ведутся консультантами в малых группах или с одним этим учеником.

Кстати, при подтягивании учеников-переростков до возрастной образовательной нормы мы заметили, что дети на два-три года старше своих одноклассников, если интеллект у них относительно сохранный, могут гораздо глубже и более обобщенно воспринимать учебный материал и усваивать его быстрее.

Из наших учеников пятеро смогли преодолеть отставание в учебе в один, два и даже в три года. Не все гладко, бывают срывы, часто процесс взросления отнимает силы и вызывает поведенческие нарушения. Но все это проходит ничуть не более остро, чем у их новых одноклассников того же возраста. Человек, впервые оказавшийся в школе ни по внешнему виду, ни по манерам, ни по ответам на уроках не сможет отличить этих детей от детей из абсолютно благополучных семей. То же чувство собственного достоинства, та же уверенность в доброжелательности окружающих, та же готовность помочь товарищу. Пока неизвестно, как они распорядятся этими приобретениями в своей дальнейшей жизни, но, что бы ни ожидало их в будущем, у них останется надежная опора - психологическая полноценность, нравственное воспитание и хорошее базовое образование.

На протяжении всех этих лет мы обращались в самые разные инстанции с предложениями по распространению нашего опыта, но, увы, бытующее мнение о том, что таким детям одна дорога - в неквалифицированный труд, очень прочно укоренилось в нашем обществе, и пока наши обращения - глас вопиющего в пустыне. Но мы не теряем надежды. Не может быть, чтобы судьба пятнадцати детей, которых мы избавили от вспомогательной школы или участи дурачка среди нормальных детей, не убедила тех, кто действительно заинтересован в реальной помощи детям-сиротам.

© Н. Н. Иващенко, 2009

К списку статей